№ 44, Таинственный незнакомец - Страница 57

Мэри Бекер Эдди Плезант Вью. Конкорд. Н. Г. Июнь 27, 1905».

— Видишь? До слова «народами» понять телеграмму может каждый. Разразилась чудовищная война; она продолжалась семнадцать месяцев, в ходе ее были уничтожены флоты и армии, и вот Основательница в семнадцати словах сообщает своим ученикам: я полагала, что войну можно остановить молитвой, и потому приказала вам молиться; это была ошибка Смертной души, а я думала, что идея ниспослана мне свыше; отныне повелеваю, чтоб вы прекратили молиться за мир и переключились на вещи более доступные нашему пониманию — стачки и бунты. Остальное, вероятно, означает, означает… Дай-ка я еще раз прочту текст. Смысл, вероятно, в том, что он больше не внемлет нашим молитвам, ибо мы докучаем ему слишком часто. Дальше идет «часто суесловим». Тут туман сгущается в непроницаемую мглу, непостижимые несуразицы застывают ледяными глыбами. Итак, подытоживаем и получаем результат — молитву следует прекратить, это сказано ясно и определенно, а вот почему — остается неясным. А что, если непостижимая, не поддающаяся толкованию вторая часть послания особенно важна? Скорей всего, так оно и есть, потому что о первой части этого не скажешь; итак, что нас ждет? Что ждет нашу планету? Катастрофа? Катастрофа, которую мы не в силах предотвратить; и все потому, что не понимаем смысла слов, чье назначение — описать ее и указать, как ее предотвратить. Теперь ты понимаешь, какую важную роль играет в таких делах толкователь Но если половина послания написана слогом наивной школьницы, а вторая — на диалекте чокто, толкователь неизбежно попадет впросак, и делу будет причинен колоссальный ущерб.

— Ты, конечно, прав. А что такое «господь всеобъемлющий»?

— Я — пас.

— Ты — что?

— Пас. Богословское выражение. Оно, вероятно, значит, что Основательница вступила в игру, полагая, что господь объемлет лишь половину и нуждается в помощи, потом, осознав, что он всеобъемлющ и играет на стороне противника, Основательница решила расплатиться наличными и выйти из игры. Я думаю, моя догадка правильна, во всяком случае, она разумна: за семнадцать месяцев Основательница не отыграла ни одной ставки; не удивительно, что в такой ситуации ей вдруг срочно понадобилось повидаться с другом. Я уже говорил тебе, что во времена Римской империи дело вылетело в трубу из-за плохого толкования снов. Вот Светоний, к примеру. Он пишет об Атии, матери августейшего Юлия Цезаря: «Перед родами ей приснился сон, что чрево ее протянулось до звезд и заняло все пространство между небом и землей». Как ты растолкуешь этот сон, Август?

— Кто — я? Навряд ли я смогу его растолковать. Но я бы хотел увидеть это зрелище, наверное, оно было великолепно.

— Да, вероятно. Но разве это тебе ничего не говорит?

— Н-нет, ничего. А что ты предполагаешь — несчастный случай?

— Конечно, нет! Это же не явь, а всего лишь сон. Он был послан Атии как весть, что ей предстоит произвести на свет нечто выдающееся. И что же, по-твоему, она произвела?

— Я… Нет, не знаю.

— А ты угадай!

— Ну, может быть… может быть, дозорную башню?

— Фу, ты не способен толковать сны. Сон Атии — яркий пример того, как трудно приходилось в те дни толкователям снов. Сновидческие послания сделались уклончивыми и зыбкими, как телеграмма Основательницы, и вскоре произошло то, что и должно было произойти, — толкователи разуверились в своем ремесле, работали спустя рукава, скорей гадали, чем толковали, и в конце концов совсем обанкротились. Рим отказался от сновидческих посланий и перешел на пророчества по внутренностям.

— Ну, раз они заглядывали в нутро, то, наверное, больше не ошибались, верно я говорю, Сорок четвертый?

— Я имею в виду внутренности птиц, точнее — цыплят.

— Я бы на это деньги не поставил! Что может знать о будущем цыпленок?

— Эх, ты не постиг идею, Август. Дело не в том, что знает цыпленок — он ничего не знает, — но по состоянию его внутренностей в момент забоя авгуры предугадывали судьбы императоров — вот какой способ общения с толкователями избрали римские боги, когда сновидческое дело заглохло, а «Уэстерн юнион» еще не появилась. Идея была хороша тем, что внутренности цыпленка часто сообщали толкователям больше, чем римский бог в пьяном виде, а он вечно был навеселе.

— Сорок четвертый, а ты не боишься так говорить о боге?

— Ничуть. А почему я должен бояться?

— Потому что твои высказывания непочтительны.

— Никакой непочтительности в них нет.

— Нет? Тогда что же ты называешь непочтительностью?

— Непочтительность — это неуважение другого человека к твоему богу, но не существует слова, означающего твое неуважение к его богу.

Я задумался над словами Сорок четвертого и понял, что он прав; такой взгляд на вещи был нов для меня.

— Теперь, Август, вернемся к сну Атии. Все предсказатели напрасно ломали над ним голову. Ни один не смог его растолковать. А смысл его был в том, что…

Прибежала взволнованная кошка.

— Внизу творится черт знает что, сама от Катценъямера слышала! — выпалила она и тут же умчалась.

Я вскочил, но Сорок четвертый остановил меня:

— Сиди. Сохраняй хладнокровие. Никакой спешки нет. События разворачиваются, и мы еще повеселимся. Я отключил свой провидческий дар и готов к неожиданностям.

— Провидческий дар?

— Да, там, откуда я родом, мы…

— Откуда ты ро…

Я не смог вымолвить последнее слово. У меня свело челюсть, а Сорок четвертый, бросив на меня красноречивый взгляд, продолжал как ни в чем не бывало: